Вуринам что-то буркнул себе под нос.
— Что? — переспросил Шэм.
— Я говорю, извини меня, — сказал он, по-прежнему глядя в море. — Извини за то, что я тебе тогда наговорил. Ты не виноват в том, что случилось со Стоуном. Может, это я виноват, я же толкнул его тогда, когда прыгнул в дрезину. — «Такая мысль, — сказал про себя Шэм, — мне тоже приходила в голову». — Или сам Ункус виноват, нечего было стоять у меня на дороге. Да и держаться надо было как следует. Или виноват тот капитан, который разбил свой поезд и подбросил его нам, чтобы мы его обследовали. В общем, тут кто угодно может быть виноват. Я не должен был орать на тебя.
Шэм моргнул.
— Да ладно, — сказал он.
— Ничего не ладно, — настаивал Вуринам. — Я всегда бешусь, когда расстраиваюсь. И мечусь, как загарпуненный крот. — Наконец он посмотрел прямо на Шэма. — Я надеюсь, что ты примешь мои извинения. — И он подчеркнуто любезно протянул Шэму руку.
Шэм вспыхнул. Не знал, куда девать мышь, которую держал в ладонях. Наконец, освободив свою правую, неловко протянул ее для пожатия.
— Ты настоящий джентльмен, Шэм ап Суурап, — сказал Вуринам. — Так как ее зовут?
— А?
— Твою летучую мышь.
— О. — Шэм посмотрел на нее. Расправил ей крылья. Мышь возмущенно зачирикала, но вырываться не стала. Шэм долго ломал голову над ее крылом, вспоминая уроки Фремло, с нехарактерным для себя рвением роясь в справочниках по медицине. Наконец, нежно обследовав разноцветный костисто-кожистый лоскуток самыми кончиками пальцев, он нашел то место, где один осколок кости терся о другой, вправил дефект и наложил самодельную шину из щепочек.
— Ее зовут… Дэй… би, — сказал он, наконец. — Дэйби. — Имя пришло к нему из ниоткуда, родилось из паники, вызванной неожиданным вопросом, и он едва не застонал, услышав его впервые. Но поздно. Вылетел воробышек, не поймаешь.
— Дэйби. — Вуринам моргнул. — Дневная летучая мышь Дэйби. — Он почесал затылок. — Ладно, не мне судить. Дэйби так Дэйби. Как она, поправляется?
— Да, ей лучше.
— А Ункус?
— Как сказать, — ответил Шэм. — Доктор Фремло говорит, все зависит от того, как скоро мы доберемся до Боллона.
— Значит, нам надо спешить.
У них кончался дизель. Двойная причина стремиться в порт — и ради того, чтобы пополнить запас горючего на припортовых заводах, и ради бедного Ункуса, который попеременно то горел в огне лихорадки, то дрожал, то снова пел, но совсем не приятно. Скорее, завывал в наркотическом забытьи.
В один дождливый день команда увидела поезда на фоне затянутого мелкой моросью горизонта. Два, три, шесть, они были разбросаны среди отдельно торчащих скал, островков и каких-то холмиков всего в несколько ярдов в поперечнике, иногда с кривыми деревцами наверху, иногда усеянных птичьими гнездами. Еще они увидели в небе белые строчки паровозного пара. Надо всем этим возвышался потухший вулкан, его плоская вершина и изрытые каньонами склоны, на которых расположился такой же пересеченный город-порт Боллон.
Западная часть острова, обращенная к Камбеллии, была в основном пуста, на ней рядами стояли телескопы. Восточную занимали внушающие некоторое опасение бетонно-деревянные джунгли самого Боллона. Казалось, что город отвернулся от края света, не желая даже видеть его. Дома и складские помещения сбегали вниз, к гавани, где встречались с железом, камнем и деревом путей, по которым кое-как ползли паровозы и дизельные локомотивы. Шэм различал старые замки, где, как уверяли члены команды, заседали гильдии шпионов и других бедокуров, обмениваясь слухами и сплетнями.
— За несколько медяков здесь можно приобрести сомнительную помощь какого-нибудь пропойцы. — Это сказал Фремло.
— За пригоршню долларов, — возразил, не моргнув глазом, другой, чья информация в прошлом не раз оказывалась верной. — Больше того, здесь человек вступает в царство соблазнительных секретов.
— Но просто так доступа к ним не получишь. Их продают распространители слухов. — Разумеется, за качество информации никакой ответственности они не несут. Хотя и говорят обычно покупателям, что на их месте больше доверяли бы той истории, а не этой, так как у нее выше ценник. Да, вот еще что: тому, кто покупает одну историю, вторую отдают даром, но уж это наверняка будут бредни какого-нибудь завравшегося фантазера.
На «Мидасе» подняли флаги, оповещающие всех интересующихся о том, кто они и откуда, а также специальный символ — скрещенные кости с красным восклицательным знаком, — сообщение о том, что на борту раненый.
— Тихий ход. — Голос капитана Напхи в интеркоме звучал даже строже обычного. «Сердится, наверное, что пришлось оторваться от своей философии», — подумал Шэм. «Мидас» огибал скалы у входа в бухту, на них громко спорили дорожные чайки.
Веерные пути гавани занимали многочисленные составы в окружении тележек, на которые с поездов сгружали товары, чтобы отвезти их на берег; с каждого борта на них внимательно смотрели чужие моряки. Один паровоз со здоровой трубой выпустил при их приближении облако сажи, как будто фыркнул презрительно. «Мидас», переползая с пути на путь, продвигался вглубь гавани. Вот он подошел к еще одному составу так близко, что фигуры на их локомотивах сблизились, точно собираясь поцеловаться — близорукие возлюбленные. Это был такой же дизельный кротобой, как «Мидас». В гавани в основном были кротобои.
Но были и другие поезда. Для чего они, Шэм понятия не имел. Они были короче охотников и казались какими-то кургузыми. Рабочие на них смазывали оборудование, которому он и названия не находил. Однако он был уверен, что это не сальважиры. На одном дизеле странной конструкции двое людей энергично крутили заводную ручку какого-то механизма: длинный, на коротких выступах ножек, он походил на гусеницу; механизм постреливал, из него торчала длинная спиральная труба; соединенный с ней человек в шлеме со стеклянным забралом и в коричневом костюме, полностью покрывающем тело, задумчиво выполнял физические упражнения.